Илья вспомнил эту историю и удивился, как он мог про неё забыть.
«Какой всё-таки Дима молодец, — подумал Илья, — и за отцом ухаживает, и с сестрёнкой занимается».
В комнату вбежал запыхавшийся Лёнька. Он быстро закрыл за собой дверь и повернул замок. На дверь с той стороны навалились.
— Так не честно, — послышался обиженный детский голос, — ты должен нас катать!
Лёнька вытер пот со лба.
— Сделали из меня лошадь, — объяснил он.
— Или осла, — пошутил Илья.
В это время послышался треск. Видимо, замок не выдержал. Дверь распахнулась и в комнату ввалилась Милка со своими подружками!
— Ура! — вопили они. — Лошадь нашлась!
Лёнька попытался скрыться, но из комнаты был только один выход, а пробраться сквозь ораву девчонок шансов не было никаких. Лёнька уже начал строить план побега через окно, но в дело вмешался папа Димы, а точнее, голос папы Димы:
— А ну посторонись, задавлю!
Девочки расступились, и в комнату вкатилась инвалидная коляска. На первый взгляд Илья ничего особенного не заметил: папа Димки выглядел так, как и должен был выглядеть папа Димки. Но присмотревшись, Илья заметил, что ноги расположены как-то неестественно, а правая рука лежит на подлокотнике кресла. Кисть же левой руки находилась на небольшом джойстике. При помощи этого джойстика папа Димы приводил кресло в движение и направлял его в нужную сторону.
«Как в компьютерной игре», — подумал Илья.
— Прошу прощения, — сказал папа Димы. Он остановил кресло. — Дальше в комнату мне никак не пробраться, — объяснил он, — кресло слишком громоздкое. Так что давайте знакомиться здесь. Меня зовут Сергей Сергеевич. Леонида я уже давно знаю. А как зовут вас? — Сергей Сергеевич протянул левую руку Илье.
Илья смутился. Он не знал, как поступать в таких случаях: нужно ли тоже подать левую руку или, как обычно, правую? После секундного замешательства он всё-таки протянул правую.
— Илюшка.
— Хорошее имя, — одобрительно кивнул Сергей Сергеевич. — У меня в детстве друг был Илья. Мы его иногда дразнили «Иль я, иль ты».
Илья улыбнулся, но больше из вежливости. Он знал эту шутку, и она ему совершенно не нравилась.
— Сергей Сергеевич, — вмешался в разговор Лёнька, — мы только на минутку заглянули. Хотели Милке подарок отдать. Мы уже уходим.
— Так быстро? — удивился Сергей Сергеевич.
— Да, у нас важное дело, — ответил Лёнька, — но мы скоро опять придём. Да и поздно уже.
— Хорошо. Дело есть дело, — согласился Сергей Сергеевич. — Кстати, Леонид, тебя не затруднит забежать в библиотеку и взять ещё пару книг? Эти я уже дочитал, — он кивнул на коляску. (Илья только сейчас заметил, что сбоку коляски был карман. В этом кармане лежали две книги.)
— Конечно сделаю! Какой вопрос!
Лёнька забрал книги, и они с Ильёй направились к выходу под неодобрительные возгласы и жалобные причитания Милки.
Мальчики вышли за калитку, перебрались через оставленную строителями траншею и пошли в сторону дома Ильи.
— Почему мы так быстро ушли? — спросил Илья.
— Пришлось, — ответил Лёнька. — Ещё немного — и у меня бы шея отвалилась.
— А что ты мне хотел показать? Или потом покажешь? — напомнил Илья о разговоре, который у них состоялся до того, как они пошли к Диме.
— Зачем потом? Я тебе уже всё показал.
— Что именно? — удивился Илья.
— Как что? — в свою очередь удивился Лёнька. — Траншею перед домом. Мы же вместе её два раза перелазили. Забыл, что ли? Кстати, Милка в эту яму свой шлёпанец уронила. Дело после дождя было. Она прыгала, как коза по горным кручам. Вот тапок и слетел. Хорошо, что сама не оказалась на дне траншеи. С неё станется! А мне пришлось лазить — доставать. Я тогда так испачкался, что Елена Михайловна сказала, что в таком виде мне нельзя показываться на людях и забрала одежду для стирки. А пока она стирала, сушила и гладила, Сергей Сергеевич два часа мне рассказывал о разных странах. Зато потом я был как новенький. Моя мама очень удивилась, когда я пришёл домой весь отутюженный.
Илья совсем запутался. Он остановился и посмотрел на Лёньку.
— Лёнька, я ничего не понял! При чём тут траншея, шлёпанец Милки, твоя мама и разные страны?
Лёнька тоже остановился.
— Илюха, ну ты чего тормозишь? Всё же просто! Траншею надо закопать!
— Чтобы Милка шлёпанец больше не роняла? — спросил Илья.
— Какая Милка?.. А… тьфу… нет! Пусть роняет сколько хочет.
— Тогда зачем?
— Так из-за этой траншеи, — начал объяснять Лёнька, — Сергей Сергеевич уже второй месяц не может выйти из дома. Попробуй хотя бы неделю в комнате просидеть — взвоешь! А он ни в магазин, ни в библиотеку, ни на прогулку — никуда! Вот я и подумал: а что, если мы с ребятами соберёмся да закапаем эту траншею?
Илья обалдело смотрел на друга.
— Лёнька! Ты гений!
— Это да, — не стал спорить Лёнька.
Мальчики пожали друг другу руки и разошлись. Илья пошёл прямо, а Лёнька свернул на автобусную остановку.
— Завтра в школе всё решим! — крикнул он Илье.
— Обязательно! — крикнул в ответ Илья.
***
Мирослав всё воскресенье провёл с мамой. Утром они поехали на рынок, чтобы купить Мирославу летние вещи.
— Ты растёшь как на дрожжах, — сообщила ему мама. — Опять нужно всё новое! Брал бы пример с Илюшки. Как был щуплым, так и остался. Сплошная экономия.
— У них этих щуплых — целая орава, — возразил Мирослав, — а я у тебя один.
— Логично, — засмеялась мама. — Получается, что то на то и выходит.
Мирослав очень любил такие прогулки с мамой. Они обязательно покупали лимонад и мороженое в уличном павильончике, а затем садились на лавку около фонтана. Это был их обычай с незапамятных времён. Как бы мама ни спешила, какие бы дела её ни ждали, но если они с Мирославом оказывались в центре города, то лимонад, мороженое, лавочка и фонтан были непременно. А ещё разговоры! Как же любил Мирослав эти разговоры. Он рассказывал маме всякую всячину, а она слушала.
Вот и сейчас Мирослав блаженно потягивал холодный «Барбарис» из большого пластикового стакана и пытался разглядеть солнышко. Это непростое занятие требует определённого навыка. Нужно зажмурить глаза, но не полностью, а так, чтобы через ресницы проходили лучи, искрясь и рассыпаясь на разные оттенки красного и жёлтого. Мирослав даже лёг на лавку. Пить в таком положении было не очень удобно, но спасала трубочка.
— Что у тебя нового? — спросила мама Мирослава.
— Много чего… — ответил Мирослав. Он рассказал маме и про прошлое дяди Игоря, и про Ивана Матвеевича, и про случай с нивелиром, и про план, который они придумали.
Мама слушала, иногда переспрашивая, если Мирослав перескакивал с одного на другое. Когда речь дошла до задумки сойтись с Кашалотом поближе, она заволновалась.
— Мне кажется, что это плохая идея. Не натворил бы этот Кашалот новых бед.
И тут Мирослав решил спросить маму о важном. Он сел и прижался к ней.
— Мам, а люди меняются?
— В каком смысле? — уточнила мама.
— Ну, если человек плохой, то он может стать хорошим?
Антонина Николаевна задумалась.
— Хороший вот точно может стать плохим. А вот плохой хорошим — нет. Слышал такую пословицу: «Старого пса новым трюкам не научишь»?
Мирослав засмеялся. Он вспомнил, как тётя Наташа из второго подъезда пыталась научить своего Вулкана сидеть. Она долго и громко повторяла ему одну и ту же команду, а он смотрел на неё своими большими добрыми глазами, немного наклоняя голову в разные стороны, и никак не мог понять, что хочет от него эта женщина. Мальчишки и девчонки, игравшие рядом на площадке, вначале просто наблюдали за процессом обучения, а затем сами начали приседать по команде. Через время даже сама тётя Наташа села на скамейку от усталости. А Вулкан так ничему и не научился.
— Ну вот, — заметила мама, когда Мирослав объяснил причину веселья, — значит, народ, как всегда, прав.
— Какой народ? — не понял Мирослав.
— Наш народ, — пояснила мама. — Пословицы и поговорки — это не просто красивые выражения. Они содержат в себе мудрость, проверенную многими столетиями. Всем хочется, чтобы человек из плохого стал хорошим, но чудес не бывает. К сожалению.
Антонина Николаевна вздохнула.
— А дядя Игорь? — спросил Мирослав. — Он же изменился! Он чуть человека не убил, а сейчас такой добрый. Не хочет на Кашалота заявление в полицию писать.
— Ну, не знаю, — ответила Антонина Николаевна, — он тогда молодой был. Молодые, наверное, ещё могут поменяться. А вот когда уже жизнь наполовину прожита, что сделаешь? Не родишься же заново… Ладно, хватит философствовать. — Антонина Николаевна поднялась. — Пошли деньги на тебя тратить.
Мирослав встал и нехотя поплёлся за мамой. Начиналась его самая нелюбимая часть — покупка одежды. Во-первых, мама почему-то долго ходила от одного продавца к другому, хотя одежда у всех одинаковая. Почему нельзя купить сразу? Во-вторых, мама постоянно спрашивала Мирослава: «Ну как тебе эта футболка?» или «Тебе нравятся эти шорты»? Мирослав к своему внешнему виду был весьма равнодушен и всегда отвечал «Да, отличная», в надежде, что мама купит и успокоится. Но мама считала своим долгом обойти весь огромный рынок. Иногда мама спрашивала: «Мирик, тебе больше эта нравится или та, которую мы смотрели в третьем ряду?». При таких вопросах Мирослав впадал в состояние полной прострации, так как все футболки, шорты, штаны и другие предметы гардероба для него слились в одно целое. В-третьих, Мирослав лютой ненавистью ненавидел мерить одежду. Он не любил это делать даже в магазинах, где есть специальные кабинки, а уж на рынке тем более. Надо было умудриться переодеться за крохотной занавеской, которая едва ли была бы способна скрыть даже пятилетнего ребёнка. Один край этой занавески обычно закрепляли за большую коробку, а второй край должна была держать мама. Как бы Мирослав ни пытался, но полностью спрятаться за таким заграждением было невозможно. Женщина-продавец смеётся и говорит (они всегда смеются и всегда говорят одинаково): «Да ладно тебе, чего стесняешься, кто на тебя смотрит!»
В конце концов («после ста миллиардов часов мучений» — мнение Мирослава, «не преувеличивай, прошло всего сорок минут» — возражение мамы) всё необходимое летнее снаряжение, состоящее из трёх футболок, пары обычных шорт, одних специальных шорт для купания, белых выходных брюк и кроссовок, было куплено.
После рынка они прогулялись по парку, опять поели мороженого и прокатились на колесе обозрения.